В ореоле красного заката Чарна появляется на пороге и встаёт в проёме, как кость поперёк горла. Им с Эвой не нужно договариваться, ему не нужно предупреждать; Чарна знает, когда у Эверетта заканчивается смена. Звучит по-гейски — Чарна фыркает, словно это смешно или словно он мог бы сказать такое вслух про себя самого.

Навстречу ему Эверетт поднимает голову от заставленного подноса и бросает на Чарну совершенно не удивлённый взгляд. Складка на поясе от слишком туго завязанного фартука как бы говорит: нет, я не могу выйти сейчас. "Подождёшь", — как бы говорит спина Эверетта, когда он уходит на кухню. Чарна вскидывает руки: это чё такое? В смысле? А написать западло было? Чарна в курсе, что официантам на смене запрещено держать телефоны, — в принципе, вот и доказательство, что официантами работают только лохи, — но типа, мы в аду, поздно искупать грехи соблюдением правил.

В целом Чарна чувствует себя обманутым, никакого урока из ситуации не выносит и ещё почему-то злится на себя за мысленное использование слова "западло". Вонючее какое-то слово, прогорклое. Затем из подсобки приходит:

Напишу как освобожусь. Посидишь здесь?
18:12

принесёшь мне кофе с чили за счёт заведения?
18:12

так и думал
18:12

пингани меня короче
18:13

С этим Чарна достаёт своё тело из дверного проёма, больно врезается плечом в какого-то местного жителя, прикусывает язык перед полноценным демоном — случайно же, бля, глаза в пол, бесконечные мечты о том, чтобы научиться плеваться огнём. Над Городом висит пыльное марево. Если присмотреться, а лучше — потрогать языком воздух, можно понять, что это труха семян высохших астранций и подгнивших по краям листьев. Смена сезонов в Аду непохожа на смену сезонов дома, или в Британии, или в ОАЭ. На Земле год за годом глобальное потепление всё незамысловатее угрожает смять экологию с хрустом, как пустую пластиковую бутылку; Чарна выяснил, кстати, что демоны здесь почти ни при чём, но те, кто капитализировали на проблеме, поднялись до небес — или, здесь вернее сказать, пали на самое дно. А в Городе лето уходит не потому, что так надо, не потому, что всё течёт и всё изменяется, а просто местные декорации поддаются унынию (оно же Лень) и решают умереть. Практически из вредности.

Где-то над крышами и покосившимися колоннами шумит тайный водопад, потоки которого превращаются в водяной пар, не касаясь камней. Воняет рыбой и дорогим бензином. Чарна находит переулок и поднимает себя вдоль каменной стены, укладывает на обжигающе горячую черепицу. Раскидывает все руки, какие может у себя найти. Медитирует под бой воображаемых барабанов и визги воображаемых девчонок — в голове у него парад.

В общем, минут двадцать Эверетту приходится посидеть. Появившись, Чарна улыбается во все зубы и раскидывает все руки, какие может у себя найти, чтобы приобнять приятеля, похлопать его по плечам. Ну что, думает он, стоило оно того, месяц позора ради нескольких мятых бумажек, которые разлетятся быстрее вспугнутых воробьёв? А вслух говорит:

— Ну, рабочая ты душа, в такие дни понимаешь, что оно того стоит. Сегодня нужно отметить так, чтобы прям не жалко было.

Они приземляются за столик, Эва вкатывается на своё место, Чарна перекидывает ногу через сиденье.

— Может, сегодня тот самый день, когда ты наконец-то рискнёшь… попробовать мой кофе с чили? Возьми сливки на случай, если будет слишком остро, — дразнит он приятеля. Провоцирует на то, чтобы перед ним появился чёрный, жгучий, охренительно бесплатный напиток в плохо вымытой чашке. Чарна наклоняет посудинку, показывает на разводы у ручки и отпускает едкий комментарий в адрес посудомойки, которую, как он знает, Эва ненавидит.

— Потом возьмём по биф-роллу и чурросу и погнали на канатную дорогу, я вчера разведал.